заключение. – Папке я знаю еще с пеленок, – как последнее самое веское доказательство надежности своего протеже добавил он.
– А что у вас есть какие-то сомнения в нем? – после непродолжительной паузы, спросил Пустовойтенко окинув Баташова подозрительным взглядом.
– Не кажется ли вам, что оный офицер допущен к слишком многим тайнам Ставки? – ответил контрразведчик.
– Не кажется! – категорично заявил генерал-квартирмейстер. – Я ручаюсь за него, как за самого себя…
Баташов, прекрасно понимая, что любое бездоказательное подозрение, которое он сей момент представит Пустовойтенко, вызовет у того только еще большее раздражение и может навсегда испортить их отношения, не стал продолжать эту щепетильную тему, решив втайне от него лично заняться штабс-капитаном.
– Михаил Саввич, – доверительно начал он, переводя разговор в другую плоскость, – я знаю, что разбор архива Ставки – это важная и нужная работа, могущая в дальнейшем предотвратить многие недочеты и ошибки нового руководства войсками. Но я боевой офицер и хотел бы применить свои знания и опыт на фронте. Если нет работы по моей основной специализации, то я могу командовать бригадой, полком, батальоном, ротой, наконец…
– Я прекрасно вас понимаю, – нетерпеливо прервал Баташова генерал-квартирмейстер, – и уже имел разговор с Михаилом Васильевичем о вашей дальнейшей службе. Хочу обрадовать вас. Генерал Алексеев ходатайствовал перед Его Величеством о назначении вас вторым генерал-квартирмейстером штаба Северного фронта. Мы решили, что первый генерал-квартирмейстер будет заниматься только разработкой и планированием стратегических операций, а вы будете отвечать за разведку и контрразведку…
Эта неожиданная весть одновременно и обрадовала Баташова, и в то же время смутила. Конечно, он был искренне рад тому, что на смену рутинной штабной деятельности придет захватывающая и жизненно важная работа на достаточно знакомом участке военных действий. И в то же время он, зная, что командующим фронтом назначен генерал-адъютант Рузский, по своему прежнему опыту представлял, как нелегко будет наладить действенную работу спецслужб.
– Я вижу вы не очень-то и рады своему назначению, – удивленно произнес Пустовойтенко, явно ожидая от генерала бурной радости и искренней благодарности в свой адрес.
На невозмутимом лице Баташова промелькнула мимолетная улыбка.
– Я благодарен за вашу заботу обо мне, – как можно искренне промолвил он, – и прошу вашего ходатайства о переводе в Псков некоторых моих прежних помощников из штаба Западного фронта, которые хорошо знакомы с оперативной обстановкой на севере Польши и в Прибалтике.
– Вот за что я вас, Евгений Евграфович, уважаю, так это за вашу хватку. Вы сразу «берете быка за рога»! Хорошо, я даю вам полный карт-бланш и непременно удовлетворю вашу просьбу, но остальных офицеров покорнейше прошу отбирать уже на месте.
– Разрешите выразить вам мою искреннюю благодарность! – радостно воскликнул Баташов. – Позвольте отбыть к месту назначения?
– Не спешите, прежде чем вы направитесь в Псков, с вами по приезде из Царского Села, хотел поговорить государь император, – охладил пыл Баташова генерал-квартирмейстер.
– Но мне пока еще нечего доложить Его Величеству о своей работе, – недоуменно взглянул на Пустовойтенко генерал.
– Мне кажется, что государя будет интересовать не только оперативная обстановка на участке Северного фронта, но и некоторые итоги вашей работы с архивом Ставки и, в частности, недостатки в руководстве войсками его предшественника.
Явно намеренно Пустовойтенко не произнес имени великого князя Николая Николаевича, но сделал на последнем слове ударение и многозначительно взглянул на Баташова.
– Вы понимаете, что Его Величество желает от вас услышать? – спросил он.
– Видимо, о просчетах командующих в руководстве войсками, – задумчиво промолвил контрразведчик, гадая о том, что кроется за этим каверзным вопросом…
– Вы же неоднократно присутствовали на совещаниях в Ставке и знаете, чем руководствовалось прежнее Верховное командование при разработке стратегических планов! – возбужденно воскликнул Пустовойтенко, явно досадуя на непонимание Баташова.
– Вы имеете в виду самоустраненность от планирования операций и пьянство Верховного, – ответил Баташов, – так это ни для кого не секрет. А еще все в Ставке прекрасно знают, что Данилов, наш непризнанный «Наполеон», планировал все операции. Янушкович не глядя подписывал карты, а великий князь представлял все это как свою задумку. И был довольно резок по отношению к любому, кто пытался хоть частично поправить эти его стратегические замыслы, которые зачастую заканчивались для нас плачевно. Скажу больше: все наши победы благодаря стойкости и мужеству русского солдата были победами тактическими, а поражения благодаря бездарным командующим – поражениями стратегическими. С самого начала военной кампании наши войска начали терпеть поражение за поражением, а добытые большой кровью победы Николай Николаевич и его штаб своей нерешительностью и недальновидностью превращали в заурядные бои с огромными потерями. Все это и привело к тому, что мы потеряли не только Галицию, но и западную часть Царства Польского вместе с Варшавой…
– Ну, наверное, не надо докладывать государю в такой резкой и категоричной форме, ведь Николай Николаевич все-таки его дядя, – прервал Баташова генерал-квартирмейстер…
– А еще, знакомясь с архивом Ставки, – продолжал Баташов проигнорировав реплику Пустовойтенко, – я понял, что большинство назначений высшего командного состава происходило далеко не по деловым качествам. В архиве сохранились письма высокопоставленных просителей, протежирующих своих родственников и друзей на высшие командные и штабные должности, на которых стоят визы Верховного о назначении отставных генералов на ту или иную должность. Я думаю, что государь непременно разберется с кумовством и отправит рукоположенных дядей-бездарей в отставку.
– Ну зачем же так категорично отзываться обо всех назначенных Николаем Николаевичем офицерах? – неожиданно возмутился Пустовойтенко. – Вы не боитесь своим излишним откровением перед Его Величеством нажить себе врагов?
– Мне бояться нечего, ведь я не в тылу подвизаюсь, а еду на фронт, – откровенно ответил Баташов, смело взглянув в глаза своего нового начальника. По тому, как тот увильнул от его прямого взгляда, контрразведчик понял, что, возможно, и путь самого Пустовойтенко в штаб фронта, а затем и в Ставку был явно кривым и нечистым.
– Завтра Его Величество прибудет в Могилев, – сухо промолвил генерал-квартирмейстер. – В 11.00 вам, Евгений Евграфович, надлежит быть в штабе и ждать приглашения на аудиенцию.
– Слушаюсь, ваше превосходительство! – щелкнув каблуками, так же сухо ответил Баташов. – Честь имею!
Прошло уже больше года с тех пор, как Баташов по случаю получения генеральского чина был принят в Зимнем дворце и имел беседу с государем императором, но он помнил все до мелочей, словно аудиенция состоялась всего лишь вчера. Много разных разговоров ходило в среде офицеров о странностях царя, но Баташов не хотел им тогда верить, мало того, одергивал отдельных балагуров, которые «для красного словца не пожалеют и отца», за что сослуживцы считали его не только ярым монархистом, но и некампанейским человеком. Тогда, познакомившись с императором поближе, он понял, что вся
